Музыка при свечах _Часть II (глава II)

[ame_hitory]

Глава II

С

убботу Александра провела в каком-то совершенно изумленном состоянии. Поднявшись с постели за полдень, девушка всерьез подумала, не приснилось ли ей все, но билет на концерт, нашедшийся в сумочке, и брошенный в кресло костюм явились бесспорным доказательством того, что она все же не сошла с ума. Думать о том, что к понедельнику вся пресса уложит ее в постель с ла Гранжем, было тошно, и Саша бросила это неблагодарное занятие. Размышлять о танце и разговоре со знаменитостью голова отказывалась – непривычно сильные эмоции вызвали закономерную реакцию: психика требовала отдыха и тихо бунтовала. Оставалось только заняться чем-нибудь, чтобы уж не спать весь день.

 

Проявив в ближайшем фотосалоне, где ее знали и обслуживали отдельно, пленку, девушка заперлась в ванной и занялась пробными снимками, которые любила делать по старинке, сама, когда позволяло время. Остаток вечера Александра просидела за компьютером, и то, что получилось из единственного удачного лунного пейзажа, совмещенного с фрагментом фотографии Даниила ла Гранжа, заставило девушку покачать головой и произнести вслух с иронией:

– Да... Нелегко тебе пришлось, Сашенька...

Мрачная темная фигура – почти силуэт – мужчины со скрипкой на фоне пустой улицы, залитой смешанным светом луны и рыжих фонарей, выглядела весьма романтично, особенно с костелом на заднем плане, подсвеченным, как обычно, рыжими и голубоватыми прожекторами. От готики и луны веяло средневековьем, которое словно притягивало к себе темную фигуру, вырывая ее из реального времени и делая чем-то вне его...

Наутро в воскресенье Саша, как всегда, отправилась в тот самый костел на мессу. Вот уже без малого три года как она приняла католичество – наперекор матери и вообще всем и всему. Вышло это совершенно случайно, но перевернуло жизнь, и душу, и мысли. Девушка почувствовала, что вера – это как раз тот духовный стержень, та самая опора в жизни, которой не смогли дать ни родители, ни школа, ни институт, и которой ей сильно не доставало. Приняв крещение, она будто обрела веру еще и в себя, в свои силы. Если бы не это, вряд ли Саша пережила бы смерть матери и мучительные поиски работы.

Родственники, считавшие себя православными, пытались спорить и отговаривать, но аргумент «русский человек должен быть только православным!» не убедил Александру. Да и какие они православные, если даже на Пасху не ходят в церковь?! Не причащаются, не исповедуются... Так, забегают время от времени поставить свечку, чтобы добрый Боженька исполнил их очередную блажь или дал здоровья. Оно, конечно, откуда браться нормальной вере, когда ни о какой религиозной образованности среди этих «православных» и речи нет. Девушка не раз, слыша нападки правящих от православия на католиков – честных православных-де переманивают! – думала, что уж лучше бы они потратились на воскресные школы для всех желающих, как в их храме, чем пускать бешеные деньги на антикатолические мероприятия. Мелькала иногда даже несколько злорадная мысль: чуют, что их вера превратилась в пустую обрядовость, вот и боятся, вот и трепыхаются бестолково, а делом заняться – не хватает то ли сил, то ли желания, то ли веры в успех. Вот и раскручивают Православие, как нового политического лидера, «пиарят» изо всех сил, а на строительстве бесчисленных храмов «отмывают» наворованные денежки...

Впрочем, все эти циничные рассуждения девушка редко высказывала вслух, понимая, что далеко не все православные – плохи (у нее было несколько знакомых, регулярно посещавших церковные службы и полноценно в них участвовавших), и точно также не все католики хороши – в приходе тоже хватало тех, кто ходил на мессу просто потому, что в семье так принято...

Словом, махнув на всех рукой, Саша отдавала свой выходной приходским знакомым и молитве. Но сегодня, едва войдя в храм и, привычно и с удовольствием, преклонив колено перед Дарохранительницей, девушка ощутила какое-то странное взволнованно-напряженное настроение, носившееся в воздухе. Пройдя на свое привычное место впереди левого ряда, Саша опустилась на скамью, огляделась, ища знакомых, и – окаменела. В правом ряду, на одной из задних скамей сидел он – Даниил...

Рядом стояли органистка Инна и Таня – студентка романо-германского факультета госуниверситета – в качестве переводчика. Они что-то живо обсуждали и приглушенно смеялись. Александра поспешно отвернулась, с недоумением чувствуя, что щеки запылали, и сердце колотится, словно она снова стала тринадцатилетней влюбленной балбеской. Опустившись на колени, девушка спрятала лицо за сцепленными руками и не поднималась до самого колокольного звона, возвещающего начало службы.

Саша боялась, что молитвы совсем не получится, но, напротив, сегодня как-то особенно, чуть не до благоговейных слез, прочувствовала Таинство. Она даже позабыла о Данииле и вздрогнула, услышав по окончании мессы справа и сзади поздоровавшийся по-английски мужской голос.

– Как вы меня нашли?! – вырвалось у девушки невольно.

Ла Гранж улыбнулся в своей манере, уголками губ, и ответил, иронизируя не то над ней, не то над самим собой:

– Вы не поверите – не случайно! Вам нужен предлог для нашей встречи? – Даниил сделал вид, что не замечает, как краска волнения и смущения заливает лицо собеседницы, на которую с любопытством косились прихожане. – Я хотел узнать, когда будут готовы снимки, и выбрать тот, что захочу увидеть в прессе.

– Я сделала вчера пробники, но они у меня дома...

Александра смолкла нерешительно. Пригласить его к себе домой? Это казалось чем-то совершенно неслыханным, хотя она и закончила недавно ремонт.

– Вы боитесь приглашать меня к себе? – снова прочитал мысли Даниил, не без удовольствия повергнув девушку в еще большее смущение.

Ему почему-то нравилось, как темнеет от румянца ее смуглое лицо и становятся совсем бездонными глаза цвета неба через час после заката.

– Надеюсь, вы не считаете, что я так уж сильно отличаюсь от простых смертных, чтобы счесть ниже своего достоинства посещение небогатой квартиры одинокой девушки. – Даниил бесцеремонно взял Александру под руку, уводя из храма (она, впрочем, вырвалась у выхода, чтобы перекреститься, преклонив колени, и дальше покорно шла сама). – Я настаиваю, Аликс, чтобы вы впредь не смели напоминать мне о том, что я знаменит. Я, поверьте, порядком устал таскать мои лавры – запах, знаете ли, одуряющий.

Ла Гранж распахнул перед Сашей дверцу своего «Рено» темно-фиолетового цвета, и девушка безропотно опустилась на переднее сиденье. Пока ехали, Даниил позволил Александре молча приходить в себя, и только время от времени справлялся о маршруте. Впрочем, это не сильно помогло. Позавчерашнее бесшабашное чувство не возвращалось, и, отпирая дверь, Саша не смогла скрыть дрожащих рук.

Квартира неожиданно потрясла ла Гранжа. Обыкновенная однокомнатная «улучшенка» была, явно усилиями самой хозяйки, отделана в аметистово-голубых тонах: шторы на окнах и подвязанные витыми шнурками портьеры в дверных проемах были из светлого бархатисто-лилового шелка, простенок между ванной и туалетом задрапирован такой же тканью; светло-голубые обои с теплым золотистым отливом украшали японские мотивы редко разбросанных неярких рисунков из ветвей цветущей вишни и тускло поблескивавших золотом коротких вертикальных иероглифических надписей – только очень внимательный глаз мог заметить, что обои на самом деле однотонные, а сакура с иероглифами нарисованы вручную, обычными масляными красками по самодельному трафарету; на полу в комнате поверх светло-голубого крапчатого линолеума лежал ковер с огромным голубым иероглифом на нежно-аметистовом фоне, связанный крючком из каких-то толстых и очень мягких бархатистых ниток; в тон, но с другими иероглифами, были также связаны покрывала на двух креслах и диване, обшитых поверх старой обивки голубой тканью. В кухне царили светло-желтые, песочные и золотистые тона: больше всего потрясал вязаный крючком тюль из тонких акриловых ниток бледно-желтого и золотого цвета; клеенка на столе была самая обыкновенная и дешевая, но с каким-то приятным и неброским цветочным узором; обои под светлое дерево и песочный линолеум; несколько вязаных салфеток довершали убранство этого поразительно женского жилища.

Усадив Даниила за компьютер и открыв папку со сканированными пробниками, девушка спряталась на кухне под предлогом приготовления кофе. Нервы были на пределе, все валилось из рук, и Саша шепотом ругала себя за дикость и глупость  «чертовой неврастеничкой».

Ла Гранж задумчиво смотрел на скомпилированный фотопейзаж с собственным силуэтом посреди ночной улицы. Он слышал, как тихо чертыхается девушка на кухне, и силился понять, чего ради он приехал сюда. Вполне можно было просмотреть снимки в редакции, но почему-то ему пришла блажь сводить с ума ни в чем не повинную девушку. Он сам не вполне понимал, чем так привлекла его Александра. Она, конечно, красива, но это ничего не значит для него, – красота лжива. А у нее – такие искренние глаза!.. Наверное, именно это. Там, в зале филармонии, когда они испугались его взгляда, а потом наполнялись то изумлением, то слезами... Тогда он решил, что должен непременно поговорить с ней. И она не разочаровала, оказавшись такой, как ему представилось: умной, но неопытной и совершенно искренней. Такая редкость! Именно за этой завораживающей искренностью он и погнался опять, позвонив по телефону с визитки ее журнала и узнав, что по воскресеньям девушка посещает мессу. Но сегодня она слишком беззащитна и не знает, как себя вести с его чертовой знаменитостью...

Взгляд упал на полку с дисками, и Даниил, увидев свою коллекцию в полном составе, еще яснее представил двусмысленность своего визита. Весь его иронический пыл угас, и ла Гранж, нахмурившись, решил честно выбрать то, что увидят в журнале.

За этим и застала его вернувшаяся с кофе Александра. Несколько секунд девушка тихо стояла на пороге, потрясенная тем, как неожиданно по-домашнему (хотя и совершенно диссонансно обстановке, показавшейся вдруг глупой и чересчур демонстративной) смотрелся Даниил за ее компьютером в кресле у окна. Как будто...

Но тут Саша решительно оборвала потянувшую ниточку абсолютно безумной фантазии, и наконец смогла взять себя в руки достаточно, чтобы голос не дрожал, как у школьницы, забывшей урок.

– Не знаю, как вы любите. Если хотите, есть сахар и молоко.

Даниил молча отказался и кивнул на экран, где программа просмотра снова вывела пейзаж с силуэтом:

– Я бы выбрал это, но, боюсь, меня сочтут лгуном за фото без лица. Как вы назвали эту композицию?

Девушка опять покраснела, но ответила честно:

– «Malison»...

– Моя Фантазия в самом деле так впечатлила вас?

Саша промолчала, пряча лицо за чашкой. Не рассказывать же ему, что эта музыка очень живо напомнила ей сцену из собственного романа!

– Вы сказали, это похоже на гибель любви... А я думал совсем о другом, – задумчиво произнес скрипач.

– О чем же? – спросила Александра, чтобы не выглядеть совсем уж затравленной.

Ла Гранж помолчал. Не в его привычках было говорить о своих чувствах, тем более незнакомым людям, но сейчас он сам проговорился и было странно молчать. Кроме того, эта девушка... Впрочем, чушь, конечно. Такая же, как все. Чуть менее опытная – и только.

– Об одиночестве, - заставил наконец себя ответить музыкант.

– Вы одиноки? – вырвалось у Саши почти с удивлением.

Ла Гранж резко поднялся из кресла, оставив вопрос без ответа. Лицо его так внезапно замкнулось, что девушка даже испугалась. Даниил же, чувствуя, что ведет себя странно и даже невежливо, но не в силах совладать с собой, ткнул курсором в первое попавшееся фото:

– Печатайте это. У меня через час еще встреча.

Александра растерянно дошла с ним до двери, кусая губы, чтобы не разреветься прямо сейчас, перед ним. Отпирая дверь, девушка низко опустила голову и прошептала:

– Простите, я не хотела обидеть вас...

Ла Гранж остановился, словно его ударили. Обернувшись, он протянул руку и поднял за подбородок лицо Саши. Слезы все-таки покатились по щекам, и она попыталась освободиться, но безуспешно.

– Сколько вам лет, Аликс? – спросил Даниил неожиданно.

– Двадцать три...

– Глупая девочка... Зачем вы извиняетесь за то, что я груб?

С этими словами он развернулся и стремительно исчез.

Александра вернулась в комнату, обессиленно опустилась в кресло, где только что сидел ла Гранж, и... не разрыдалась. Губы ее еще дрожали, но глаза вдруг высохли. «Что я – совсем с ума сошла?!» – сказала девушка себе. – Нельзя же влюбляться в него! Он же иностранец, уедет не сегодня–завтра, и все! Стоп, дорогая Сашенька, задний ход! А-а... покрышки горят? Ничего-с, заменим-с, дорогая!.. Поиграли и будя. Идите-ка лучше обедать».